Летом 2018 года в Рязани начали ремонтировать мост через Оку. У многих темпы ремонта вызвали недовольство: в соцсетях рязанцы наперебой рассказывали, кто сколько простоял в пробке.

Кстати, Солотчинский мост начали строить ровно полвека назад — в 1968 году. Как переправлялись через Оку до появления капитального моста? Воспоминаний об этом немало. Одно из самых ярких  – очерк знаменитого рязанского поэта и писателя Евгения Маркина «Ворота в Мещёру». Мы приводим его полностью, в том виде, в котором он опубликован в трехтомнике, изданном к 70-летию Евгения Маркина. Полностью трехтомник можно прочитать здесь.

Фото – с сайта history-ryazan.ru

Ворота в Мещёру

Памяти Константина Георгиевича Паустовского

Когда я смотрю на план большого города, он невольно напоминает мне наивный детский рисунок, где неумелыми каракулями изображено солнце. От неровного, чуточку даже аляповатого то ли круга, то ли многоугольника, загрунтованного обычно красным цветом, во все стороны расходятся ниточки лучей. Это – дороги. Ни на минуту не утихающие, постоянно пульсирующие артерии, которые связывают наши города с жизнью всей необъятной страны.

Много их – шоссейных, грунтовых, просёлочных – змейками вытекает из древней моей Рязани: к югу и северу, западу и востоку. Но есть среди них одна совершенно неповторимая трасса, откуда даже сама панорама города кажется особенно величественной и прекрасной. Это шоссе, уходящее в глубину Мещёры…

Итак, в солнечный осенний день давайте с вами выйдем на окраину города и у плашкоутного моста через Оку на минутку оглянемся назад. На переднем плане, во всю его ширину, плещется молодой, но уже набравший силу лесопарк. Сразу же за буйным морем пожелтевшей, осыпающейся листвы вырастают, белея, высокие и крепкие громады новостроек, словно тридцать три богатыря, только что вышедшие из морской воды. А дальше, вправо и влево, от горизонта до горизонта, раскинулись жилые массивы, заводские корпуса, стрелы подъёмных кранов, трубы, трубы, трубы… И над всей панорамой, словно венчая красоту современного города, пылают золотые купола старинного Рязанского кремля, да дерзко вскинута к облакам лёгкая, графически чёткая стрела телевизионной вышки.

Старое и молодое! Два прекрасных творения человеческих рук. Воплощение нерасторжимой близости эпох, пролетевших над этими неоглядными далями…

Здесь, на обрывистом берегу Оки, расположены своеобразные городские ворота. Ворота в Мещёру. Отсюда уходит трасса в одну из лучших подмосковных здравниц – Солотчу, в небольшой, уютный, насквозь продутый хвойными ветрами городок Спас-Клепики, в рабочий посёлок Туму. И наконец, – в город Касимов, древнюю столицу Мещёрского края. И как всякая большая река начинается со своего истока, со своего родничка, так и трасса Рязань–Касимов начинается с переправы, вот с этого плашкоутного моста через Оку…

Служба переправы!.. Она ведёт своё начало с той первой былинной ладьи, которая много веков назад вышла под парусом из Переяславля-Рязанского и причалила на противоположном, северном берегу Оки. Много судёнышек разной масти и разного назначения бороздили с тех пор эти светлые, эти вечные воды: и «расписные» челны, и стремительные «ботники», и устойчивые на ходу плоскодонки, и послушные рулю шлюпы, и неуклюжие паромы, и грузовые баржи, и наконец, – первые пароходы… Река была не только средством связи – она была ещё и кормилицей людей.

Мещёрская сторона издавна славилась своими народными промыслами. В каждой деревне, в каждом селе был свой промысел, своя профессия, передававшаяся от отца к сыну, из поколения в поколение. Так, в Солотче родилась своя школа живописи: потомками древних солотчинских богомазов были уроженцы здешних мест – выдающийся русский живописец Архипов и известный гравёр Пожалостин. Неподалёку от Солотчи, в приокском селе Белоомут, жили отличные портные: на самые модные, самые дорогие наряды сюда приезжала делать заказы столичная и губернская знать. В нынешнем Клепиковском районе до сих пор много потомственных егерей, а в сёлах под Касимовом были свои умельцы: гончары, бондари, плотники. В деревнях же, раскинутых вдоль по течению Оки, немало речных потомственных профессий: рыбаки, бакенщики, паромщики, шкипера…

Начиная  с охотничьих рассказов Тургенева и кончая прозой Паустовского, Нагибина, Никитина, Казакова – всюду встречаются нам эти удивительные, колоритные, с большой теплотой выписанные характеры. Характеры людей, воплощающих в себе народную мудрость и человеческую отзывчивость. Их профессии у нас, в серединной России, издавна овеяны романтикой. Это им, скупым на слово, умеющим понять и разделить чужую боль, открывали свою мятежную душу уставшие от житейских бурь и сует горожане. Открывали, вероятно, за то, что все эти перевозчики, бакенщики, егеря и паромщики как бы воедино слиты с замечательной нашей природой среднерусской полосы. А природа в Мещёре такова, что человек, объездивший всю страну и почти всю Европу, Константин Георгиевич Паустовский, доверчиво признавался в последние годы жизни, что все красоты Черноморского и Адриатического побережий он бы поменял на тихий берег Оки, на ивовый куст, обрызганный крупной росой…

Как сейчас его вижу, стоящего на берегу возле плашкоутного моста в ожидании попутной машины на Солотчу. Он стоит, опершись на перила, в грубом брезентовом плаще и задумчиво смотрит в речную даль грустными поблёклыми глазами. У ног его, словно задремавший верный пёс, свернувшийся клубочком, лежит серый походный рюкзак. В руке – неизменная сигарета. Я отлично знаю, кто такой этот человек, меня даже знакомила с ним когда-то его солотчинская соседка, только он вряд ли вспомнит. Я прочёл все его книги, какие только нашлись в библиотеке и у знакомых. И вдруг эта неожиданная встреча: я тоже стою у плашкоута и тоже жду попутку до своей родной деревни, затерянной в глубине Мещёры. Я гляжу на Паустовского и почему-то боюсь к нему подойти…

Прошу извинить меня, что отвлёкся, едва лишь заговорив о традиционных мещёрских промыслах. Вот таким же верным своей профессиональной традиции было и маленькое село за Окой, в нескольких километрах от Рязани. Оно так и называлось – Заокское. Здешние мужики издавна работали на переправе, на своих утлых лодчонках перевозили людей и грузы. Те, кто побогаче, имели маленькие паромы. Рязанская пристань для всех них была как бы вторым домом. И когда после революции вместо паромов на Оке появился разводной мост, сооружённый из брёвен и бочек, а затем и деревянный понтонный мост, обслуживали переправу по-прежнему выходцы из села Заокское.

Впрочем, сегодня всё это – давняя история. Нет ни утлых челнов, ни громоздких паромов, ни деревянного понтонного моста. На переправу пришла техника: всю тяжесть по разведению и соединению плашкоута приняло на себя могучее сердце мотора. Но если бы и сегодня вы заинтересовались, что за люди здесь работают, ответ бы уже не удивил вас: все они из Заокского! Коренные! Потомственные!

Вот стоит он, плашкоут, чуть покачиваясь на быстрой, стального цвета воде, – крепкий, лёгкий, красивый, как бы навечно вписанный в раздольный окский пейзаж. Сооружению этому пятнадцать лет, оно смонтировано летом 1957 года взамен прежнего деревянного разводного моста. Сейчас в нём одиннадцать цельнометаллических понтонов и самоходный паром, который при надобности может не хуже катера как свести, так и развести мост и даже отбуксировать его в ближайший затон. Грузоподъёмность понтонов сравнительно велика, так что движение транспорта по мосту беспрерывное и двухстороннее. Кстати, по интенсивности движения плашкоутный мост является своеобразным чемпионом области: летом за сутки здесь проходит автомашин в два раза больше, нежели, скажем, на такой оживлённой трассе, как Москва–Куйбышев.

Летом здесь благодать! Вокруг – буйство зелени, ветра и зноя. Переправа всегда шумна и многолюдна, нескончаем поток туристов, а на пляже, как говорится, яблоку негде упасть. В такую весёлую пору бригаде, обслуживающей мост, работать легко: вся забота в том, чтобы быстренько пропустить теплоходы, буксиры, «ракеты», не задерживать при этом автомобильный транспорт да быть начеку в случае какой-нибудь неожиданности. А неожиданности даже в такую спокойную пору могут быть всякие. Жарища нынешним летом была страшная, река обмелела, мост осел. Но вот где-нибудь под Орлом, под Калугой или в Подмосковье грянет случайный ливень, и – пожалуйста: в Рязани резкая прибыль воды, изменяется уровень моста, затрудняется проезд автомобилей, особенно легковых. Или был такой случай. Пароход «Новосибирск» из-за халатности вахтенного штурмана зацепил бортом за плашкоут, тросы крепления лопнули, мост понесло, посадило на мель. Металлические понтоны погнулись и сплющились, а деревянное покрытие плашкоута в нескольких местах разбилось в щепки. На ремонт своего детища вышли сразу все четыре бригады, и уже через сутки переправа вновь была наведена.

Но такие случаи летом редки. Осенью – другое дело: жди да жди беды. Осенью над Окой стоят плотные густые туманы, движение судов затрудняется. Вода из-за дождей всё прибывает, течение становится стремительным, вихревым, а тут ещё ветер да шуга – мелкий лёд со снегом. Того и гляди тросы вновь лопнут и мост унесёт вниз, к Белому перекату. Положение усугубляется тем, что как раз в эту пору по плашкоуту идёт самый тяжёлый транспорт: это Мещёра шлёт свои дары – картофель, овощи, мясо, древесину. И конечно же, – продукцию местных предприятий. Тут уж от каждого члена бригады требуется особая осторожность и осмотрительность, напряжённость возрастает, нервы накалены до предела.

И вот зима. Скована речка мёртвой толщей льда, но в пролётах между понтонами вода так и не замерзает – до того быстрое течение. Над водой клубится пар и оседает пушистым серебряным инеем на бортах понтонов, на перилах моста. В ясную погоду мост издали кажется хрустальным, сказочным. Только жизнь на плашкоуте не слишком похожа на сказку: здесь идёт грубая житейская работа – надо счищать снег, скалывать лёд, срубать наледь с понтонов. Зима капризна: бывают и морозы под сорок, и бураны – такие, что добрый хозяин не выпустит из дому собаку. А в дежурной сторожке на плашкоуте тепло и уютно: потрескивают дрова в печурке, на плите варится картошка да пыхтит, пуская пар, зелёный пузатый чайник. Вдоль стен, словно в корабельной каюте, двухъярусные чистенькие постели: можно отдохнуть, выспаться, переждать непогоду… Заходи ж и ты, путник, ожидающий попутную машину – погрейся, побалуйся чайком! Здесь тебя никто не обидит, не откажет в приюте…

Но самый трудный период – весна. В половодье Ока разливается до самого горизонта, на десять с лишним километров. Тут уж нужен глаз да глаз: стихия ледохода сможет смести плашкоут, как щепку. И все четыре бригады, спасая мост, дежурят по нескольку суток: крепят лёд тросами, взрывают его, уводят плашкоут подальше от греха в какой-нибудь тихий затон и делают ему капитальный ремонт. Схлынет паводок, войдёт речка в свои берега, и – всё начинается сначала!.. Вновь пламенеет лето, вновь вокруг благодать, и вновь мы, пассажиры спешащего в Солотчу автобуса, сердимся и нервничаем, если нам приходится подождать, пока разведут мост, чтобы пропустить пароход, и пока снова сведут его. Какие-то семь-десять минут нам кажутся вечностью, и мы даже ворчим на работников переправы, которые, как нам кажется, действуют слишком медленно.

Хочется успокоить своих попутчиков: по сравнению с другими плашкоутами, рязанская служба переправы – самая оперативная на всём протяжении Оки от Калуги до Горького.

Здесь-то, пожалуй, и подошла пора рассказать о тех, кто несёт службу переправы.

Мы сидим с бригадиром на берегу в той самой маленькой деревянной будочке, похожей изнутри на каюту. Странно думать, что весной здесь бывает слой воды, высотой в три или даже четыре метра. Ощущение такое, будто бы ты в гостях у самого Нептуна или хотя бы у его периферийного коллеги – водяного. Но нет: хозяин тут не мифический, а вполне реальный персонаж нашего рассказа. Зовут бригадира Николай Павлович Алёнушкин. Он тоже, как и вся бригада, родом из Заокского и уже двадцать лет работает на переправе.

За эти годы на его глазах здесь произошли разительные перемены. Вместо ухабистого булыжного тракта в Мещёру пролегла широкая асфальтированная магистраль. Во много раз увеличился поток машин. Николай Павлович помнит, как ему приходилось сводить и разводить мост вручную, с помощью лебёдок, как монтировали новый, сегодняшний плашкоут, и если раньше вахту несли пятнадцать человек в смену, то сейчас – всего шестеро.

Конечно же, он, бригадир, лучше всех знает членов своей бригады. Здесь много ветеранов. По двадцати с лишним лет отдали переправе Василий Феофанович Королёв и Иван Иванович Половнев. Ушли на заслуженный отдых Иван Емельянович Захаров и Прокофий Васильевич Куров, проработавшие здесь почти по тридцать лет. На их место приходит молодёжь. Вот Миша Аксёнов, моторист разводящего катера. Он с отличием окончил школу механизации, овладел несколькими специальностями, год отработал по распределению в Казахстане, отслужил в армии положенный срок. Но родная Ока неотвратно притянула парня к себе и не отпускает уже никуда.

По соседству с Мишей несёт своё дежурство Мария Ивановна Пронникова. Она пришла сюда сразу же после войны совсем молоденькой женщиной. Река отняла у неё много здоровья и сил: приходилось и вручную крутить лебёдку, и перевозить людей на лодке в самую ветреную погоду, когда волна перехлёстывает через борт. Семья Марии Ивановны жила тогда в маленькой комнатушке возле пристани, и весной каждый день Мария Ивановна отводила своих ребятишек в школу в город, за два с лишним километра по той же бурной воде. А детей у неё было как-никак трое, и всех она воспитала достойными людьми, всех поставила на ноги. Сейчас-то Пронниковым давным-давно дали отличную квартиру в центре города, да и должность у Марии Ивановны другая: она вахтёр, её обязанность открывать и закрывать шлагбаум во время разводки моста. Конечно, можно было бы найти работу повеселей, поближе к дому, но Мария Ивановна и не думает рассчитываться. Привязалась она к реке, приросла сердцем, привыкла к людям. Ведь столько лет вместе встречают радости и трудности! Да и родом-то она – тоже из Заокского. Всякая профессия дорога, если ей отдано много лет, а если профессия к тому же потомственная – она вдвойне, втройне дороже!

А финал у этого рассказа самый неожиданный. Скоро службы переправы в Рязани не будет! Ничего не будет: ни разводного плашкоутного моста, ни этой бригады, ни этих трудных потомственных профессий. Потому что в Рязани через Оку заканчивается сооружение нового моста – постоянного, огромного, железобетонного. Этот мост – один из крупнейших в Европе. Этот мост – современная многокилометровая магистраль, ставшая продолжением одной из самых красивых улиц Рязани – улицы Сергея Есенина. Минуя пригород и лесопарк, трасса подступает к самой воде, на крепких бетонных опорах перешагивает через Оку и по раздольным лугам мчится туда, за сёла Варские, Шумашь, мимо Заокского, мимо деревни Поляны, в глубину мещёрских лесов. Это прекрасное сооружение, выполненное на уровне двадцатого века, – новые ворота в Мещёру, распахнутые настежь круглый год, в любой час, в любую минуту, при любой погоде. Выполнен грандиозный объём работ, уложены в насыпь миллионы кубометров грунта, в стальные конструкции залито огромное количество бетона. Здесь трудились тысячи рабочих, самая мощная техника. И конечно же, в сравнении с этим грандиознейшим сооружением нынешний понтонный мост, о котором тут шла речь, скоро будет казаться нам каким-то неуклюжим, ветхим, допотопным сооружением. Через год-другой мы и сами будем удивляться: неужели была такая пора, когда в ту же Солотчу невозможно было добраться весной, во время половодья? Неужели и сам я в ту памятную весну пятьдесят седьмого года, когда Паустовский навсегда уезжал из Солотчи в Тарусу, чтобы проводить его, добирался к нему вкруговую – через Москву, Владимир и Туму? Почти шестьсот километров вместо обычных двадцати пяти! Невероятно!

Но в канун торжественного открытия нового моста, в канун большого рязанского праздника, давайте скажем слово благодарности тем, кто многие годы, а иногда и всю жизнь отдал переправе. Давайте отдадим должное их трудной потомственной профессии, уходящей в небытие. Профессия забудется. Но останется людское трудолюбие, упрямство, жажда новых перемен. Служба переправы подружила людей с техникой, дала им новые специальности, и, конечно же, каждый из них найдёт своё новое место в жизни. В селе Заокском непременно появятся иные потомственные профессии! Так на месте старого, рухнувшего дерева непременно восходят молоденькие деревца, и тянутся к солнцу их упрямые, дерзкие побеги!

г. Рязань, 1972