Знаменитый писатель и высокопоставленный чиновник Михаил Евграфович Салтыков (литературный псевдоним – Щедрин) впервые приехал в Рязань в 1858 году. Император Александр II подписал Указ о его назначении вице-губернатором. «Вот пусть и руководит так, как пишет», – якобы сказал тогда государь. В целом же Александру необходимо было знать о настроениях помещиков в преддверии отмены в России крепостного права. Кто же, как не едкий и язвительный правдоруб Салтыков, напишет об этом в своих отчетах предельно прямо и жестко!

Плутовство рязанское

Известно, что новый начальник-литератор, собрав служащих Губернского присутствия, заявил им: 

«Брать взяток, господа, я не позволю, и с более обеспеченных жалованьем я буду взыскивать строже. Кто хочет служить со мною — пусть оставит эту манеру и служит честно…».

О системе рязанского чиновничьего управления, а также о власть имущих персонах губернии Салтыков-Щедрин составил самое нелицеприятное мнение.

«Подобного скопища всякого рода противозаконий и бессмыслия вряд ли можно найти, и вятское плутовство есть не более как добродушие по сравнению с плутовством рязанским», – сообщал Михаил Евграфович в частной переписке.

Салтыкова в Рязани прозвали «Вице-Робеспьером», намекая на его крутой нрав и непримиримое отношение ко всему, что, по мнению самого обличителя и ниспровергателя, было непотребно и безнравственно. Здесь стоит вспомнить о том, что знаменитый революционер Робеспьер, фактически положивший начало «большому террору» во Франции конца XVIII века, закончил свои дни плохо: он был гильотинирован в 1794 году.

Сверкающего глазами обличителя, в отличие от французского революционера, не тронули, а просто от греха подальше перевели в 1860 году в Тверь – тоже на должность вице-губернатора. Спустя пару лет беспощадный русский «Робеспьер» ушел в отставку – статским советником. В придворной иерархии звание соответствовало чинам камер-юнкера и церемонимейстера.

«…не вытерпев истязаний, решили покончить с собой»

Однако, вернемся в Рязань времен Салтыкова-Щедрина. В 1859 году в губернском центре произошел дикий случай, который лег в основу рассказа Михаила Евграфовича «Миша и Ваня». Критик Иванов-Разумник (наст. Разумник Васильевич Иванов, 1878-1946) приводит его в биографической работе «М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество».

Вот фрагмент из книги Разумника:

«Совместно жившие в Рязани отставной майор Вельяшев (в позднейшем рассказе Салтыкова — Балящев) и жена ротмистра Кислинская жестоко обращались со своими крепостными. Ольгу Михайлову, портниху, крепостную Кислинской, истязали, секли распаренными розгами, обстригли ей косы, плевали в лицо; доведенная до отчаяния, девушка утопилась еще в 1854 году (все это тоже вошло в рассказ «Миша и Ваня»). В сентябре 1859 года два крепостных мальчика Кислинской, Иван — 14 лет и Гаврила — 11 лет, родные братья, не вытерпев истязаний, решили покончить с собой и зарезались в соседнем саду столовым ножом. Младший погиб, старшего удалось вылечить».

Узнав о том, что произошло, рязанский вице-губернатор Салтыков направил губернскому прокурору (тогда они еще назывались стряпчими) официальный документ. В нем он, в частности, писал:

«Вчера, 27 сентября, два мальчика, находящиеся в услужении у полковницы Кислинской, проживающей в Рязани у г. Вельяшева, покусились на собственную жизнь. При этом в городе существует молва, что покушение это произошло от многократно повторявшихся жестоких истязаний как со стороны владелицы их, так и со стороны г. Вельяшева… А посему предписываю вам о происшествии этом произвести строжайшее формальное следствие, по окончании представив оное ко мне».

Правдоискатель Салтыков требовал детального разбирательства в деле и обязательного наказания виновных в истязаниях «диких помещиков»! Однако – «Дальнейшее течение дела последовало уже после отъезда Салтыкова из Рязани; для характеристики быта той эпохи интересно упомянуть, что и Рязанской уездный суд и Рязанская уголовная палата вполне оправдали Кислинскую и Вельяшева» (Иванов-Разумник). Государственный сенат в своем решении поставил точку в этом деле: «Причину же самоубийства мальчиков Гавриила и Ивана Афанасьевых предать воле божией…».

Салтыков-Щедрин в ответ публикует мрачный рассказ «Миша и Ваня» (Впервые – в журнале «Современник», 1863, № 1-2, стр. 195-208 (ценз. разр. – 5 февраля), под № III вместе с рассказами «Деревенская тишь» и «Для детского возраста», с общим заголовком «Невинные рассказы». Подпись, общая для трех рассказов: Н. Щедрин). Подробности принятия мальчиками решения о суициде до сих пор заставляют шевелиться волосы на голове. Приведем фрагмент рассказа:

« – А что, Ваня, кабы утопнуть? — спросил вдруг Миша. 
– Чудак ты, Мишутка! Ты мне расскажи сперва, какая нынче вода? Ты скажи, лето нынче, что ли? 
– Да, нынче вода холодная… чай, в воду-то бултыхнешься, так и не стерпишь! 
– Вот то-то же и есть! Утопнуть-то – надо в пролубь лезти; да еще барахтаться станешь, вылезешь, пожалуй! – что одних мучениев тут примешь – пойми ты! А с ножом ловко! ножом как полыснул себя раз, тут тебе и конец! Разумеется, надо крепче! 
– И бить никто больше не будет? – прошептал Миша. 
– И бить не будет! Возьмут твою душу ангелы и понесут к престолу божьему! 
– А бог – ничего? 
– А бог спросит: зачем вы, рабы божии, предела не дождались? зачем, скажет, вы смертную муку безо времени приняли? А мы ему все и скажем! 
– Мы все скажем, как нас Катерина Афанасьевна мучила, как нам жить тошнехонько стало, как нас день-деньской все били… все-то били, все-то тиранили!»...

Не случайно вскоре после опубликования рассказа свое возмущение произведением Салтыкова-Щедрина  высказал известный цензор, член Совета по делам книгопечатания Осип Антонович Пржецлавский.

«…В <рассказе> «Миша и Ваня»… описываются возмутительные черты жестокости и разврата бывших помещиков в их отношениях к бывшим крепостным людям», – писал он в своем докладе. – «…Не надобно забывать, что новые отношения между помещиками и крестьянами не вполне еще установились и окрепли, взаимная зависимость одних от других не совсем прекратилась. И поэтому нельзя не заметить, что в настоящем положении дела… очень неуместно и даже вредно разжигать страсти и в освобожденном от гнета населении возбуждать чувства ненависти и мщения за невозвратное прошедшее».

«Тяжкий и страшный кошмар»

Позже Щедрин убрал из рассказа излишне пафосный и душераздирающий, по мнению критика Дмитрия Ивановича Писарева, текст-обращение «от автора»: «Земля-мать! Если бы ты знала, какое страшное дело совершается в этом овраге, ты застонала бы, ты всколыхнулась бы всеми твоими морями, ты заговорила бы всеми твоими реками, ты закипела бы всеми твоими ручьями, ты зашумела бы всеми твоими лесами, ты задрожала бы всеми твоими горами!».

Писарев в статье «Цветы невинного юмора» над этими восклицаниями откровенно поиздевался: «Ах, мои батюшки! Страсти какие! Не жирно ли будет, если земля-мать станет производить все предписанные ей эволюции по поводу каждого страшного дела, совершающегося в овраге. Ведь ее, я думаю, трудно удивить; видала она на своем веку всякие виды…».

И в завершение стоит сказать, что Салтыков-Щедрин совершенно честно, на совесть отрабатывал свой нелегкий вице-губернаторский хлеб, содействуя скорой крестьянской реформе Александра II. В рассказе «Миша и Ваня» есть такая строка:

«Теперь все это какой-то тяжкий и страшный кошмар; это кошмар, от которого освободило Россию прекрасное, великодушное слово царя-освободителя…».

А что касается его «едкой, убийственной сатиры», направленной на власть имущих, то об этом хорошо высказался знаменитый юрист и литератор Анатолий Федорович Кони (1844-1927): «Щедрин пишет для страсбургских гусей, которых раздражают, чтобы печень разрослась для паштета». Другими словами, для современников Салтыков-Щедрин был не «революционером, сотрясающим основы самодержавия» – и так далее, а скорее просто хорошим писателем, обладающим большим талантом сатирика.