Борис Саволделли, Игорь Бутман и «Feelin’s»

«Выткался на озере алый свет зари…» — хриплый, усталый, даже кажущийся ленивым голос с заметным акцентом действует гипнотически, зрители буквально прикованы к креслам. Барный стул, луч прожектора, расстегнутый ворот рубашки и бокал коньяка в руках.

«Так вальяжно исполнять Есенина может только иностранец», — скажет кто-то.

«Так точно подать Есенина может лишь тот, кто его по-настоящему чувствует», — ответят поклонники поэта.

Джазовый вокалист Борис Саволделли из Милана и группа «Feelin’s» широко и вслух представили общественности новый проект – «ЕсенинJazz» . Музыка на стихи «нашего всего», «поэта Земли Рязанской» звучит гармонично и очень «по-своему» в исполнении джазовых величин из разных стран, и тем ценнее та степень проникновенности, что отзывается мелодиями в сердцах, открытых принимать…

Что слышит иностранец в мелодике слов рязанского поэта? Итальянец с русским именем Борис всегда знал, что великая литература в его жизни еще сыграет свою роль. Пять эмоциональных минут про Есенина от Геннадия Филина в гримерке после первого сольного концерта Бориса в Рязани и планы о совместном проекте не просто вдохновили, а целиком захватили Саволделли. Борис вспоминает, как вернувшись в Милан, стал расспрашивать русскоязычных друзей о Есенине, как нашел редкое издание на итальянском, как запоем в ночь прочитал заветный томик, и как вдруг понял, что этот русский, видимо, останется с этим итальянцем надолго. Есенин покорил, влюбил и вдохновил вокалиста и мастера соло-импровизации. Теперь на гастролях где-нибудь в Гонконге или Турине, запершись в номере отеля, Борис готовится к осенним концертам в России.

«Есенин, безусловно, типично русский поэт, и, вместе с тем, он удивительно интернационален, — делится впечатлениями Борис Саволделли. — Его бунтарство, точность слога и утонченность мысли свойственна искренним натурам самых разных народов. Иногда мне кажется, что и я мог бы раскинуть руки на высоком берегу рязанской Оки и прокричать в синеву лугов, не важно: на русском или итальянском: Э-ге-гей! Важны эмоции, которые я ощущаю даже сквозь незнакомую русскую речь».

Автор фото — Максим Михайлов

«Мы много лет играли импровизации на есенинские песни в концертах, — рассказывает Геннадий Филин. Бас-гитарист «Feelin’s»Костя Панкратов вообще большой поклонник и знаток творчества Есенина, у него есть собственный проект, посвященный поэту. Но, чтобы придать музыке на стихи земляка какое-то осознанное джазовое воплощение,требовалось время и подходящее стечение обстоятельств».

Летом 2010 года на электронную почту Геннадию Филину пришло письмо из Московского государственного музея Есенина. Александра Шетракова, сотрудница и дочь директора, вдохновленная идеями, изложенными на сайте Feelin’s, описала музыкантам свои мысли вслух: о музыке, о поэзии, о творчестве и симбиозе жанров. Сказала, что у нее даже есть несколько идей, которые только ждут реализации. Завязалась переписка, обсуждения, появились планы. В итоге, музыканты впервые показали Есенина в звуке уже в 2011 году,в Бельгии, вконцертной программе «Капитан Земли». Франк Ваганэ (FrankVaganee), саксафонист, лидер бельгийского джаза вместе с Feelins исполнили мелодию песни «Отговорила роща золотая». Выдающийся европейский музыкант (достаточно упомянуть, что именно его оркестр звучит в саундтреке к оскароносному фильму «Артист») безупречно точно прочувствовал лирику русской мелодии и развил ее в импровизации.

Майя Азусена

А в 2013 году Feelin’sна фестивале «Мир – единая семья» играют уже целую программу «Есенин и Джаз», состоящую из инструментальных композиций, в семи городах Германии.

«Музыка на стихи Есенина примиряет и объединяет, — говорит Геннадий Филин. – Удивителен отклик самых разных музыкантов на мелодии «Письма матери» или «Клена опавшего». Почти без репетиций и с огромным энтузиазмом в записи треков будущего альбома «ЕсенинJazz»уже приняли участие тромбонист всемирно известного оркестра Дюка Эллингтона Стэффорд Хантер (StaffordHunter), соул-певица из Нью-Йорка МайяАзусена (MayaAzucena), молодой виртуозный нью-йоркский вокалист и трубач Бенни Бенак (BennyBenack), народный артист России саксофонист Игорь Бутман и итальянский джазовый вокалист Борис Саволделли (BorisSavoldelli). У каждого получается «свой» Есенин. И каждый, увлеченный творческим духом поэта, звучит удивительно гармонично и в унисон.

Стэффорд Хантер и «Feelin’s»

Главная российская джазовая величина, Игорь Бутман, услышав материалы из зарождающегося проекта«ЕсенинJazz», восклицает: «Это надо еще услышать и не побояться сделать! Литература способна вдохновить джазовых музыкантов на импровизацию, и это очень хорошая тенденция. Играть музыку на стихи великого поэта у нас в крови, так же как у американцев в крови играть джаз, поэтому проект «ЕсенинJazz» – это потрясающее смешение культур».

Душа, помноженная на свободу. Есенин и джаз, они развивались в одно и то же время. Они вместе проживали великую эпоху и словно созданы друг для друга. Сегодня записано пять композиций будущего альбома. В июле – большая работа в студии, все лето – проработка гастрольного маршрута. Девиз «Feelin’s»- «Музыка, объединяющая мир». Удивительным образом это словосочетание в буквальном смысле отражает суть готовящегося в свет альбома, явления в джазовом мире, созданного на родине поэта.

По данным ЮНЕСКО, Есенин — самый переводимый поэт в мире, но искреннее всего он звучит по-русски. А потому, сегодня, быть может, Бенни Бенак наигрывает на трубе из окон какого-нибудь нью-йоркского небоскреба перебор константиновской гармони, Майя Азусена ищет в энциклопедиях термины «душевность» и «напевность», а Борис Саволделли в особняке под Миланом старательно отрабатывает произношения завороживших его словечек «шушун» и «старушка».

 

Путешествие во времени с Константином Воронцовым

Стояли вы когда-нибудь на высоком берегу в Константинове? Если да – то наверняка не нужно рассказывать вам о волшебстве этого места. Глядя на Оку, ленивой змеей раскладывающей свои изгибы, сам в себе начинаешь замечать желание двигаться медленнее и говорить степенней. А еще вам не показалось, что глаза у всех людей тут непостижимым образом синеют? Словно напитываются той самой знаменитой «синью» из есенинских строк?

Тайна холмов

– Вот с этого места и надо начинать разговор о таланте Есенина, – блеснув тоже внезапно посиневшими глазами, говорит Константин Петрович Воронцов. Голос профессионального экскурсовода привычно вливается в причудливое переплетение константиновских ветров. Этот человек не просто работает – живет в музее почти 45 лет. Приехал сюда на последнем курсе литфака Орехово-Зуевского пединститута, да так и не смог надолго расстаться с Констаниновским привольем. Защитил диплом педагога-филолога и вернулся сюда, получив в свое распоряжение вместо учительского стола более внушительную кафедру – все холмы Константинова. Сегодня без фамилии Воронцова и музей-то представить сложно. Заслуженный работник культуры, он многие годы был заместителем директора по научной работе. Подобно всем «зубрам»-основателям музея, чьи имена уже стали местной легендой, он отдал Константинову все свои вдохновение и страсть. Сегодня Константин Петрович – ведущий научный сотрудник музея. Интересно, сколько же еще слушателей, раскрыв рот, внимали на этих холмах воронцовским рассказам?

– Тут есть своя тайна. Посмотрите, – и он широким жестом обводит заливные луга с тугими закрученными рулонами сена. – Мы стоим на правом берегу Оки, смотрим на север. А значит, в этом месте освещение не бывает контровым. Солнце никогда тут не светит в глаза, а напротив, помогает постичь всю красоту этого места. Всего-то 5–7 километров, но какая удивительная гармония! Я как-то был на родине Александра Ширяевца, в Ширяево на Волге. Стоишь у реки, и другого берега не видно. Чувствуешь себя какой-то песчинкой в мироздании, букашкой, а не человеком. Здесь же все соразмерно нам. Плюс ко всему – это такое особенное место, где Ока течет зигзагами. Делает один поворот, другой, третий, уводя взгляд на север, к Полярной звезде. Вы не представляете, какие здесь августовские ночи, когда звездопад! И всю эту меняющуюся красоту наблюдал юный Есенин. Неизвестно еще, каким бы поэтом он стал, если б родился, скажем, в соседнем Кузьминском…

Неизвестно также, как сложилась бы судьба и самого Константина Петровича, если бы в январе 1970 года студентом не приехал он с учебной командировкой в Константиново. Будущий филолог, активист-комсомолец и редактор студенческого научного вестника был увлечен поэзией Есенина, более того, писал по его творчеству дипломную работу. Литературоведческих трудов о рязанском поэте, все еще считавшимся скандальным, найти в те годы было практически невозможно, а тут до молодого человека дошел слух, что в селе Константинове, в доме Лидии Кашиной, только что открылся литературный музей Есенина. Чем не прекрасная возможность подготовиться к защите? Забегая вперед, заметим: материалов к диплому в Константинове тех лет наш исследователь нашел меньше, чем ожидал. Но зато обрел тут нечто иное, в корне изменившее его жизнь.

Немного сказки

И в наши-то дни на общественном транспорте добраться до Константинова – дело не скорое, что уж говорить о транспортном сообщении начала 70-х! Январь в первый год десятилетия был особенно снежным, так что проехать на родину Есенина было сложно. Но настойчивый студент добрался до места – на трех попутках. Последний отрезок пути – от Кузьминского до Константинова – ехал в санях, завороженный картинами окружающего морозного великолепия. Дома Кузьминского были занесены снегом, точно мюнхаузеновская Москва. В некоторых местах дорога поднималась выше крыш, из сугробов торчали печные трубы, из которых вился дымом. Хозяева суетились с лопатами – пытались хоть двери своих домов откопать из-под снежного одеяла. Молодой путешественник никогда не видывал подобных пейзажей, и ему казалось, что попал он из привычного мира в настоящую сказку.

Гостиница располагалась в здании нынешних фондов. Это сейчас от фондов до домика матери поэта можно дойти минуты за три. А Воронцов в свой первый приезд на преодоление тех же несчастных 50 метров тратил немало времени и сил. Утопая по грудь в сугробах, чуть ли не ползком пробирался каждый день до заветной цели. Приходил и в первую очередь сушил насквозь промокшую одежду. И зато, вспоминает Константин Петрович, принимали его в те дни просто удивительно. Тогда он познакомился с Марией Дмитриевной Воробьевой, первым экскурсоводом есенинского дома, ее отцом Дмитрием Андреевичем, который коноводил вместе с Есениным.

– Дмитрий Андреевич, расскажи что-нибудь про Есенина! – просил Воронцов.

– Да что рассказывать? Эх, если б знал, то записывал бы! А то был такой Серега-монах, ходил по деревне, задиристый… Обычный деревенский парень.

– Но, между прочим – всегда защищал слабых, – подняв палец, уточняет Константин Петрович.

Иногда незначительное, а подчас даже и воображаемое событие может оказать на любого из нас огромное влияние. Такое и случилось в ту зиму с Константином Воронцовым. Уже через несколько дней после знакомства гостеприимные музейщики считали его своим, даже подкармливали жареной картошечкой с огурчиками, а как-то попросили подежурить в есенинской избе, и было это проявлением большого доверия.

– Сижу под зеркалом между окнами, читаю. Ходики тикают, дрова потрескивают, такой неуловимый запах сосны и березовых дров в избе… И вдруг медленно-медленно со скрипом открывается дверь, а за ним – черное пространство сеней. Поднимаюсь закрыть дверь – а самому уже не по себе. Сделал несколько шагов – за спиной начали бить часы. А через секунду из темноты появился черный соседский кот. И отчетливо так произносит: «Мяу»! У меня все внутри похолодело, было совершенно явственное ощущение, что вот сейчас в комнату войдет тот самый светловолосый отрок…

Это таинственное происшествие, делится Константин Петрович, окончательно утвердило его в понимании главной ценности мемориального музея: важно как зеницу ока сохранить дух места, его звуки и ароматы.

Свой среди своих

В следующем, 71-м году, окончив институт, Константин Воронцов стал научным сотрудником литературно-мемориального музея Есенина. Не только любовь к поэту, но и восхищение энтузиастами, по крупицам собиравшими драгоценную память о нем, заставили перспективного молодого человека променять уютное Подмосковье на, казалось бы, богом забытое Константиново. Владимир Исаевич Астахов, Тамара Федоровна Дубова, Мария Дмитриевна и Елена Васильевна Воробьевы – все они заражали своей преданностью в ежедневном незаметном служении музею. А интерес к жизни и творчеству Есенина тогда возрастал год от года. К константиновской пристани подходили теплоходы, люди жадно слушали экскурсии – ведь для многих они были единственным источником информации о поэте.

Экскурсии водили практически все сотрудники музея (числом семь, включая директора и дворника). В те годы не было среди них четкого распределения обязанностей, вот и Константину Петровичу приходилось работать понемногу и экскурсоводом, и хранителем, и методистом, и чиновником. А сколько ценных экспонатов попало в музей только благодаря его личному обаянию и умению общаться с людьми! Ведь поначалу в фондах числилось только около 50 единиц хранения.

– Были у нас и фотокопии, и «куклы», – делится страшным секретом Константин Петрович. – Знаете, что такое «кукла»? Вот стоит, к примеру, книжка, на обложке написано «Избранное. Сергей Есенин. Издание 1923 года», открываешь – а внутри русские народные сказки какие-нибудь. На экскурсии показываешь этот муляж (под стеклом, конечно же) посетителям и говоришь особым таким вкрадчивым голосом: «Эта книга была выпущена в 1923 году, она была Есенину очень дорога…» – и попробуйте мне не поверить! Хоть наши фокусы и легко было раскрыть, никто этого не делал.

Того великолепия, которое мы наблюдаем в Константинове сегодня, конечно же не было тогда и в помине. Местный пейзаж печально являл собой результаты разрухи и запустения. Колокольня храма Казанской Божией Матери, та самая, на которую мальчишкой смотрел из окошка своей избы Сережа Есенин, была разрушена. На месте церковного кладбища располагалась кузница. Вокруг церкви стояла негодная изломанная сельхозтехника. От сада Кашиной не осталось даже воспоминания – ни лип, ни яблонь – все деревья пошли на дрова в Великую Отечественную.

– Меня порой спрашивают, а какую такую работу вы вели так долго, начиная с 71-го года? Не видно что-то окончательного результата! Да мы полжизни исправляли то, что здесь поначалу было. Храм был разрушен, часть его строительного материала пошла в фундамент для свинарников и коровника. А чего стоило восстановить сад усадьбы Кашиной! И каким силами это делалось! Хотя конечно, при лучшем финансировании, которое в былые годы было достаточным разве только к памятным датам, мы называли его поэтому «датским», можно было бы сделать гораздо больше. Сейчас система музейного обеспечения куда более разумная, и я жалею, что уже не придется долго проработать в этих новых условиях…

Ходят кони над рекою…

Так или иначе, воссоздать достоверную (как сейчас выражаются, аутентичную) атмосферу есенинского родного села начала ХХ века стало для Константина Воронцова одной из главных целей. И для приближения к ней он шел на меры, которые не всегда были понятны окружающим. Например, долго убеждал директора, Владимира Исаевича Астахова, что музею просто необходимо приобрести лошадь: ну какое нормальное русское село да без лошади?! Наконец, лед был сломлен, институту коневодства перечислена сумма в 2700 рублей и счастливый Воронцов с утра отправился за новым живым музейным экспонатом. Вот так описывает В.И. Астахов свои впечатления от той незабываемой первой встречи:

«Только во второй половине дня на улице села появилась крупная лошадь, которую вел под уздцы Константин Петрович. На ее фоне он был едва приметен. Я обратил внимание на то, что брюки у Воронцова на коленях были порваны, да и весь он покрыт пылью». Оказывается, лошадь по дороге испугалась грохота проходящего поезда и поволокла своего нового владельца прямо по полю, благо, только что вспаханному. К огромной лошади в музее боялись подходить, даже бывалые сельские коноводы поглядывали на нее с опаской. Но Константин Воронцов нянчился со своей Березкой, как с малым дитятей, и даже ночевал первую ночь рядом ней не сене, в риге около есенинского дома. Понятно, что питомица скоро привязалась к молодому научному сотруднику и была готова ходить за ним по пятам. Со временем Березка и сама пообвыклась, и музейные сотрудники ее полюбили. А сколько было радости, когда она наконец-то принесла жеребенка, которого нарекли красивым именем Берендей! Музейная же коллекция пополнилась натуральными лошадиными всхрапами и щекочущим ноздри запахом лошадиного навоза.

– Это очень важно – земля, животные, все это оживляет мир музея. Я вот давно уже предлагаю нашим сотрудницам завести кур. Представьте себе только, идет экскурсия, я читаю:

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи…

И тут петух кукарекает. Все! Больше ничего не надо для подсознательного перемещения во времени! – мечтает Константин Петрович. Но, по-видимому, его коллеги идею курятника пока воспринимают без энтузиазма.

Незримая битва

А.С. Вольпин, К.П. Воронцов, В.И. Астахов

Встречи со многими интересными людьми, среди которых были сестры Есенина Александра и Екатерина, знакомые и очевидцы его жизни, общение с коллекционерами книг, автографов и предметов быта начала ХХ века, поездки по другим литературным музеям страны, знакомство с литераторами, художниками, артистами… Жизнь человека, работающего в музее одного из самых любимых народом поэтов, не могла быть скучной. Но не только, к сожалению, радужные моменты составляли содержание деятельности заместителя директора музея. Была еще и такая скользкая сторона реальности, как административно-хозяйственные вопросы и взаимодействие с чиновниками.

– Мы работать начинали в труднейшие времена. Бывало, ходили с Исаичем по исполкомам, и руководители различных подразделений нам говорили: «Чего? Вы просите для этого пьяницы, этого бабника? Да пошли вы куда подальше!» Я никак не мог себе представить, что во власти, не у всех конечно, но все же, бытует такое отношение к нашему великому поэту! Так что мы выработали с директором особенную коллективную методику, этакие способы захвата. Жизнь, она научит… Рассказывать о них и не просите, эти знания дорогого стоят, — и Воронцов хитро прищуривается. Надо полагать, в его арсенале таких таинственных способов скопилось немало.

И все же, какими были эти «методы захвата», можно попытаться себе представить. Один из самых сложных моментов в биографии музея – снос котельной рядом с усадьбой Лидии Кашиной. Это суровое сооружение дополняло архитектурный ансамбль усадьбы с 1969 года, в память о том, что в здании будущего музея поэмы «Анна Снегина» планировали устроить молокозавод. Без малого двадцатиметровая труба никак не вписывалась ни в панораму заливных лугов, ни в усадебный комплекс. Были, правда, озвучены предложения выкрасить ее «под березку», но сотрудников музея такой «дизайн-проект» не радовал.

Многие годы директору В.И. Астахову не удавалось решить вопрос о сносе этого чуда-юда. Но когда в Константиново приехал с визитом министр энергетики СССР П.С. Непорожний в компании партийных секретарей области и района, замдиректора музея почувствовал, что судьба дает отличный шанс поставить точку в этом затянувшемся на десятилетия деле. Воронцов пригасил на балкон усадьбы высоких гостей, начал показывать панораму… И тут «вдруг» из трубы повалил черный зловещий дым, застилая идиллические картины. Оказалось, что кочегар, точно рассчитав время маневра, не рассчитал количества автомобильной резины, брошенной в топку котельной. Точнее, просто поленился отрезать кусок от покрышки, как об этом было сговорено заранее, и сунул ее в огонь целиком. Результат превзошел все ожидания и впечатлил даже сценариста демарша – самого Константина Петровича. Зрелище ужаснуло и расстроило гостя из Москвы, однако в тот год убрать котельную так и не получилось. «Методика», к сожалению, срабатывала не всегда. Труба мужественно достояла до 1995-го, когда ее благополучно и снесли в преддверии столетнего юбилея рязанского поэта.

Сын Есенина

– Эх, и я был в молодости белокур и голубоглаз! – то ли смеется, то ли грустит Константин Петрович. А поскольку сотрудники музея всегда были не прочь пошутить и даже немного похулиганить, любили представлять они своего замдиректора по научной работе как внебрачного сына Есенина.

– И вы знаете, многие верили! – смеется Воронцов. – ,Хотя если применять простую арифметику, то должен был я родиться в таком случае не позже чем в 1926 году. Это ничего, что мне на 20 лет меньше, я ровесник Победы. Люди рады обманываться в том, что им дорого!

А может быть, просто родной музей Константина Петровича достиг такой степени достоверности, когда веришь, что тот самый отрок с голубыми глазами, который чуть было не зашел на огонек к опешившему студенту в далеком январе 70-го, и по сей день ходит по константиновским холмам?

Юлия Царева

Фото автора и из личного архива Константина Воронцова